Сегодня был первый день второго модуля. Прослушал две лекции по базовым инструментам журналистики и две лекции по истории.

I и II лекцииБИЖ

На журналистике учились верстать пост в Виксе. Админка блога похожа на ошибку эволюции, мастодонта, чьи предки тысячи лет мутировали совсем не туда, куда надо и сейчас уже поздно что-то менять, слишком далеко всё зашло. Выглядит так:

При работе с ней я чётко ощущал, что попал не просто в другой мир, а в другое измерение. Чтобы вставить картинку в админку надо было нажать семь раз (а ведь в Эгее — ноль, просто перетащить в редактор и всё... Ладно. Во вселенной есть какие-то вещи, которых нам всё равно не изменить).

В качестве основы для поста взял статью об открытии новой экспозиции в Музее современной истории России. Первую пару приводил её к критериям:

В начале второй поставил ноутбук перед Гурьяновым. Солнце, бившее в щель между жалюзи, как на картине Караваджо, очерчивало на столе чёткую границу между светом и тенью. Протекло несколько ужасно тихих секунд. Потом Владимир Викторович начал говорить. Казалось, что сам Марк Антоний произносит речь над трупом Цезаря. Как я понял из его монолога, меня даже графоманом нельзя назвать, потому что это уже нечто другое, сродни безумию.

— Вы хотите, чтобы я убрал всё «яканье»?
— Да, только чтобы не было скучно. Чтобы ты зацепил читателя.

Я застыл, почувствовав, как Гурьянов только что метафорически ударил меня тростью. Зацепить читателя личным мнением и эпитетами может любой кальмар. А вот описать скучную церемонию открытия без личного мнения, почти без прилагательных, без оценок так, чтобы текст можно было вообще читать и не плеваться — это был вызов.

Всю вторую пару я переписывал, подходил к столу, собирал замечания и уходил. Во время четвёртой итерации Гурьянов назвал меня пулемётчиком. Проклял или похвалил?

Вдруг одногруппники как-то очень резко начали собираться. Я посмотрел на часы — до истории осталось три минуты. Последний раз подошёл к Владимиру Викторовичу и спросил: «Так?» Он наклонил голову — но не соглашаясь и не отрицая... а как-то так... ну, слишком неопределённо... что ничего нельзя исключить... но может, и что-то не так... короче, он ничего прямо не говорил...

Я выдохнул и нажал на кнопку «Отправить».

I и II лекцииИстория

Историю у нас ведёт Вадим Суренович Парсамов.

Кусочек конспекта первой лекции:

Оказывается, в древней Руси слова «правда» и «истина» не были синонимами. Правда могла быть Божественной или законной, а истина — это то, как было на самом деле. К примеру, Нестор был озабочен правдой, потому что писал ради потомков.

Сейчас, я с русской землёй закончу и сделаем перерыв

На второй лекции читали отрывок из «Повести временных лет»:

Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые — свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее — что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывали, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон.

На словах «всякие бесовские песни» из телефона Н. раздалась музыка. Н. поспешно выключила её. Резкая, абсолютная тишина. Конец.

ВыпендриваюсьИнтервью с Корзуном

Моё первое вышкинское напечатанное на бумаге интервью.